Охота к перемене мест. Повести и рассказы - Братья Швальнеры

– Далеко забрался. А зачем?

– Изучает географию, культуру, природу там…

– Хе! – хмыкнул дознаватель райотдела полиции, которому поручено было расследовать дорожно-транспортное происшествие с мотоциклом японца, некстати встретившимся с пьяным водителем ЗИЛа – кстати, из того же колхоза, где работал Мисима-сан. – И чего тут изучать?

– Ну как… Поля, леса…

– Лесов тут давно нет, вырубили все подчистую. Реки обмелели, на полях даже в самые урожайные годы по три былинки вырастают… Странный народ эти… – Он хотел было сказать «европейцы» и заодно припомнить им гомосексуализм, но вдруг вспомнил, что Япония – не Европа, и, не найдя ничего лучше, ляпнул: – Нерусские.

– Он спрашивает, что будем делать?

– Протокол составлять, чего ж еще, – дознаватель нехотя потянулся за ручкой и бланком протокола.

– А дальше чего?

– А дальше ничего. Как говорится, не задерживаю. Получит под расписку свое транспортное средство, и может дальше изучать географию и биографию…

– Так оно же в непригодном состоянии!

– А я тут при чем? Я ему, что, автомастерская? Как, говоришь, фамилия?..

Заполнение протокола оказалось для Криса Сякамото таким долгим и нудным занятием, что по его окончании не привыкшему к такому бюрократизму японцу срочно потребовалось в туалет. По счастью, надежный способ скоротать время в виде книги знаменитого японского писателя Юкио Мисима был у него с собой. Оставшись наедине с великим японцем в нужнике, Крис погрузился в атмосферу Японии начала ХХ века, когда воины Императорской Армии Японии не понаслышке знали, что такое благородство и честь самурая, как с честью и достоинством нести свой долг и защищать свое Отечество…

Не может храбрый самурай смириться с тем, что его друзья – такие же храбрые воины – устроили мятеж в воинской части, в которой служат. Не разделяет он их взглядов, которые блещут своим консерватизмом как настоящий самурайский меч при отблесках солнечного света. И еще более огорчает его то, что он должен участвовать в подавлении этого мятежа, а, значит, убивать своих мятежных друзей, пусть даже и во славу великого императора Хирохито! Как тяжелы страдания и переживания, испытываемые героем! Как борется самурайский долг с пожеланием совершить ритуальное самоубийство!..

Увлекшись чтением, японец сам не заметил, как засунул. А проснулся он оттого, что дверь нужника сотрясалась под страшными ударами вызванного из области переводчика Кулакова.

– Сякамото-сан, надо поговорить с виновником аварии, – по-японски произнес переводчик, когда Крис открыл ему дверь. – Только скорее, прошу Вас.

В спешке выскочил Крис Сякамото из деревенского туалета, позабыв там книгу любимого писателя.

Дознаватель в кабинете председателя колхоза в эти минуты допрашивал едва протрезвившегося водителя большегрузного автомобиля, по вине которого случилось происшествие с мотоциклом японца.

– Ну и? Сколько выпил-то, спрашиваю?!

– Две поллитры.

– А с кем пил?

– С механизатором нашим, с Коляном Орловым.

– И куда ехали?

– За самогоном, – виновато, опустив глаза в пол, отвечал водитель.

– Настолько шары залил, что мотоцикла не увидал?

– Да он шибко ехал больно. И прямо нам навстречу. Мы объехать его решили, да вот вишь как получилось…

– Как?

– Ну мы-то повернули, чтоб объехать, а он видать тоже объехать решил и тоже повернул, ну и опять навстречу получилось… И вот…

– Вот… А если бы он умер от удара? Ну ты представляешь, что такое ЗИЛ и что такое японский мотоцикл? Я удивляюсь, как от него вообще еще хоть что-то осталось!

– Ну не умер же.

– Ну это понятно. Я говорю, а если б умер?..

– Жалко было бы…

– А жену свою тебе не жалко?

– А чего ее жалеть, бей бабу молотом, будет баба золотом…

– А того, что я тебя сейчас арестую, потом суд, влепят тебе трешник за милую душу, так кто семью-то кормить будет?!

Призадумался Василий. Почесал репу.

– Так за что ж трешник-то?

– За порчу имущества, за езду в пьяном виде, за нанесение телесных повреждений гражданину Японии…

– Подданному, – поправил дознавателя переводчик, стоящий в дверях вместе с мистером Сякамото.

Дознаватель осекся, и прошептал Василию на ухо:

– Проси его, мудила, чтоб он тебя простил, иначе не видать тебе света белого года три, а мне отпуска, пока я с твоим гребаным делом не раскидаюсь… – И добавил, обращаясь уже к японцу: – Мистер Сякамото, этот человек признается виновным в ДТП с участием Вашего мотоцикла. Можете предъявить ему свои претензии, а также инициировать уголовное дело в его отношении.

– Что ему грозит? – осведомился японец. Переводчик перевел.

– До трех лет лишения свободы.

Задумался Крис. Никогда самурай не стал бы обижать человека, оказавшегося в заведомо бессильном положении по отношению к нему. Глаза и вообще весь внешний вид этого человека, еле живого от пьянства, что по ошибке было истолковано японцем как глубочайшая степень раскаяния, однозначно говорили ему, что, встреться они с ним в равном положении на поле боя, то самураю следовало бы храбро принять бой. Но здесь, в кабинете жандарма, ни о каком бое не могло быть и речи. Высокая самурайская честь говорила ему о том, что только прощение и отдача были наилучшим вариантом поведения для него в эту минуту.

– Я не имею к этому господину никаких претензий за исключением починки моего мотоцикла.

Переводчик снова перевел текст. Василий и дознаватель просияли.

– Так это мы мигом сладим, – обрадовался водитель.

– Вот и отлично, – разделил его радость дознаватель. – Теперь давай, подписывай протокол, плати полторы тыщи штрафа в доход государства и пошел вон с глаз моих.

– За что полтора косаря? – возмутился водитель.

– За нарушение ПДД. Мы что тут все, зря работали? Нет уж, хрен тебе. А если не хочешь платить – сейчас в камеру затолкаю, пятнадцать суток схлопочешь за сопротивление моему законному требованию. Подписывай, дурак, тебе говорят!

Поворчал Василий да и подписал. Мисима же, а тогда еще Николай Орлов, стал случайным свидетелем этого разговора – он стоял в предбаннике кабинета председателя в конторе колхоза и подслушивал, о чем же говорят дознаватель и его давешний собутыльник. И в итоге разговора его так воодушевили слова японца, проявившего неслыханное в здешних местах милосердие к человеку, лишившему его транспортного средства и некоей части здоровья, что не удержался Николай и от умиления и переизбытка эмоций побежал в туалет. А, засев здесь за обдумывание всего происходящего, он поневоле обратил внимание на книгу, оставленную еще недавно японцем. Взял ее в руки… Поначалу имя Юкио Мисима (в скобках было указано настоящее имя великого писателя – Хираока Кимитаке) ни о чем не сказало Николаю… Но стоило ему открыть первую страницу и вчитаться в то, о чем там говорилось, как весь его внутренний мир, накопленный за тридцать без малого лет собирания шишек и камней, в одночасье рухнул и заменился миром иным – благородных самураев, преданных гейш, отважных ронинов, ароматной сакуры и теплого, согревающего сердце и душу саке…

Узнал Николай из этой книги много удивительных фактов, но более всего запомнилось ему, что самураи – легендарные воины и, возможно, самый известный класс людей в древней Японии. Они были благородными бойцами и боролись со злом (и друг с другом) при помощи мечей и ужасающего внешнего вида, следовали строгим моральным правилам, которые управляли всех их жизнью да и смертью тоже. Новое Николай открыл для себя слово – харакири, что значит ритуальное самоубийство. Никогда прежде он таких чудных и манящих одновременно слов не слыхал…

От увлекательного чтения описания способа долженствующего самураю ухода в мир иной Николая отвлек крик Васьки, вываливающегося из конторы под одобрительное улюлюканье толпы зевак, обступивших крыльцо. Выйдя из нужника, Николай увидел шедших в обнимку японца и Василия.

– Смотри, Колян, во мужик! – восклицал Василий. – За меня штраф заплатил.

– Какой?

– За нарушение ПДД.

– Ну и дела… – присвистнул Николай. В руке он сжимал оставленную японцем книгу – на бумажки разорвут, сметливо решил он, и в целях своего личностного роста решил-таки спасти произведение искусства от деревенского варварства. – А что с мотоциклом-то делать будешь?

– Починим. Сейчас выпьем да починим…

Десять дней проживал Крис Сякамото в доме Василия Чебышева. Пили, кутили, веселились. Пока наконец от жены Криса не пришла гневная телеграмма, содержащая обеспокоенность за мужа, и не заставила его вернуться в родные пенаты самолетом. Мотоцикл был оставлен японцем Василию в расчете на его совесть и качество починки, однако, спустя неделю после отъезда мистера Сякамото, был сдан нерадивым шофером в металлолом в поисках денег на бутылку. Так, казалось бы, бесславно кончилось путешествие славного японца по не менее славной стране. Но вместе с этим началась славная, новая, удивительная история уже не Николая Орлова, а храброго самурая и поэта, сидевшего все эти годы глубоко внутри него и только сейчас начавшего набирать высоту своего полета.